Проект «Устная история» при поддержке Фонда Михаила Прохорова продолжает оцифровывать и публиковать архивные и новые беседы с представителями науки и культуры XX века. 2 и 4 февраля 1987 года филолог, заведующая отделом фонодокументов Научной библиотеки МГУ (1991–2000) Валентина Федоровна Тейдер поговорила с Марианной Аристарховной Лентуловой. Материал печатается с сокращениями: полностью его можно прочесть на сайте «Устной истории».

Первый ребенок «Бубнового валета», Таиров и поэты

Марианна Аристарховна Лентулова: Отец снимал эту квартиру, когда в доме было только три этажа. Но он заказал себе вместо стен арки сделать в комнате — в этой и в той, которую вы видели.

Валентина Федоровна Тейдер: Это была столовая?

Лентулова: Это была почти квартира-мастерская.

Тейдер: А дом уже был построен раньше, да?

Лентулова: Да. А в 1913 году родилась я. Тогда уже существовал «Бубновый валет», который начал существовать с 1910 года, и я была первым ребенком, рожденным при «Бубновом валете» и во время его расцвета, поэтому меня сюда крестить приходили все бубнововалетцы. И крестили меня дома, в этой комнате, в теплой водичке, потому что боялись простудить в церкви (смеются). Петр Петрович Кончаловский был моим крестным отцом, а Ольга Васильевна, его жена и дочь Сурикова, была моей крестной матерью.

Я как-то не думала дальше о том, что слишком много с этой квартирой связано, потому что в ней бывали не только художники «Бубнового валета», но и Павел Кузнецов, с которым дружил Аристарх Васильевич, и когда ругали бубнововалетцы «Голубую розу». Это было тогда в моде — ругать друг друга <…> но Лентулов очень любил Павла Кузнецова и не позволял его ругать во время споров об искусстве — как раз в этой же комнате, где мы сейчас находимся.

А потом получилось так, что сдружился Аристарх Васильевич с Таировым, режиссером Камерного театра. Его еще вспомнят, его имя, потому что это огромной величины был человек и художник, кстати, привлекавший к себе для работы в театре самых передовых, молодых и талантливых художников. Павел Кузнецов работал у него, Экстер, братья Стенберг, позже Рындин. В общем, он как-то умел выбирать художников. Якулов ставил там очень много вещей. А Лентулов ставил в 1916 году вместе с Таировым «Виндзорских проказниц» Шекспира. Вот так они и сдружились. И они с Алисой Георгиевной Коонен часто у нас бывали.

Потом Лентулов познакомился с Маяковским, и тоже очень друг другу они импонировали. Лентулов всегда верил в огромный талант Маяковского и пасовал перед ним, что ему было не особенно свойственно: он был довольно смелый человек и решительный. Мама не любила Маяковского, потому что, когда он приходил в дом, он заполонял собой абсолютно все, квартира казалась гораздо меньше с его приходом, и съедалось очень много из, так сказать (смеется), пищи, которая была на столе… потом, он уводил очень часто Лентулова играть в бильярд. Это тоже Марии Петровне не очень нравилось. Но она рассказывала, что он был очень ласков со мной и любил меня укладывать спать, пел какие-то песенки и носил меня буквально на руках. Я не была тогда такая большая и толстая. Мне было тогда год, два, три… <…>

На этом диване, значит, спал Хлебников, очень часто ночевал у нас Асеев. <…> И еще бывал очень часто Василий Каменский. Лентулов оформлял книжки, где были стихи Каменского, Хлебникова… «Четыре птицы» есть книжка с лентуловской маленькой такой заставочкой. Таким образом, он очень дружил с поэтами.

Маяковский один раз привел сюда Игоря Северянина после его вечера, чтобы он здесь читал нам стихи. А когда он начал их читать, он его перебил и стал читать свои стихи, Маяковский (смеется). Это вполне было в его натуре. Но все-таки один вечер <Северянина> был у нас.

А. Лентулов. Портрет жены и дочери

О квартире и ее гостях

Лентулова: Потом так получилось, что эти вышеназванные лица часто у нас бывали, и бывал Алексей Толстой, особенно на мои рождения, когда мама пекла много пирогов, всегда приходили поздравлять меня, и Кончаловский неизменный был с Ольгой Васильевной, и Наташа, его дочка, Наталья Петровна, теперь поэт, прелестная женщина, умница и талантливый человек. <…>

«Бубновый валет» очень часто собирался именно здесь, в нашей квартире. Все они жили довольно близко друг от друга: Кончаловский на Садовой жил, он же, по-моему, помог отцу этот дом найти, потому что сначала он их устроил: они жили на Садовой с мамой первый год, 1910-й. Даже сначала в Замоскворечье жили, потом на Садовой и потом вот в эту квартиру перешли, и здесь же отец умер. Он жил здесь, в этой квартире, в общем, всю жизнь. И «Бубновый валет» собирался весь здесь.

Ларионов жил рядом с домом Цветаевой в Трехпрудном переулке с Гончаровой. Якулов жил в том же доме Пигита, где жил Кончаловский. <…> Так что все они собирались здесь, потому что мама была очень гостеприимным человеком, очень легким по характеру, и всегда были пироги, даже в самое тяжелое время: они делались не из муки, а из вермишели размоченной, но все-таки пироги были (смеются). И все охотно бывали именно здесь.

Тейдер: Она мастерица была?

Лентулова: Сначала у нее была работница, а потом, после революции, она сама стала готовить и готовила очень вкусно. Из ничего что-то придумывала всегда.

<…> Надо сказать, что остался этот стол, осталась эта мебель, позже купленная, но все-таки купленная Лентуловым. Это старинные вещи. И этот самый диван, на котором отец, в общем, прожил всю свою жизнь, потому что он на нем любил сидеть читать, расставлял свои картины и смотрел под музыку. Диван был провален, он туда запихивал подушки лишние, чтобы было мягче спать, в эти дыры напихивал, потом пытался его сам чинить своим произведением. Я даже знаю, что это, — «Из поэмы Ариосто»: у него была такая большая вещь, и он ее изрезал на ремонт, думая, что это не будет нужно. Мне давали играть этими большими полотнами. Я строила из них дома и делала с ними все что хотела. Но потом я все-таки все это реставрировала; слава богу, это все живо и даже теперь в Третьяковской галерее находится.

А. Лентулов. Портрет актрисы А.С. Хохловой (внучка П.М. Третьякова). 1919. Третьяковская галерея

Тейдер: А при жизни Аристарха Васильевича висели какие-нибудь вещи на стенах?

Лентулова: Да, висели. Помню, один пасхальный был хороший натюрморт, и я не знаю, куда он пошел, куда он делся. А потом, позже, у него был здесь заготовлен холст, он хотел писать (это уже конец 30-х годов) картину «В мастерской художника» и там изобразить всех художников московских, московской школы как бы. В общем, широкого понятия, потому что там и Татлин на эскизе изображен, и Удальцова, и Дейнека — понимаете, круг расширен, — и Юон, и Грабарь. И этот эскиз находится сейчас в музее Лентулова в Пензе. <…> Да, есть там рояль, есть палитра, краски, так что, в общем, настоящий музейчик, очень хороший.

Тейдер: А у вас остались личные какие-то вещи Аристарха Васильевича?

Лентулова: Еще немного есть… Только вот эта шапочка, в которой он здесь снят. Больше нет. Ну вот чашка, она с нами путешествовала в Ульяновск. Сейчас она тут стоит разбитая, но это реликвия. Она написана во многих его картинах. Кресло, на котором он писал портреты. У меня его хотели забрать, но я не отдала. Я как-то не могла с ним расстаться. И потом, оно очень уж большое, чтобы его тащить.

Самовольный брак Аристарха Васильевича и Марии Петровны

Лентулова: В 1907 году, если я не ошибаюсь, Лентулов приехал в Петербург поступать в академию, но не поступил, потому что заспорил с педагогом и его провалили. А Кардовский, который присутствовал на этом экзамене, заметил талант Лентулова и взял его к себе бесплатно в мастерскую, ибо отец был гол как сокол. Но я сейчас рассказываю не о его творческом пути, а о знакомстве и женитьбе на Марии Петровне Лентуловой. <…> Мария Петровна была очень скромная молоденькая курсистка Бестужевских курсов, причем уже курила: такая была эмансипированная молодая девушка. Познакомились они на катке с Аристархом Васильевичем и очень сразу понравились друг другу. Потом Мария Петровна пригласила его к себе в комнатку, где жили тогда четыре девушки вместе. Стали встречаться. Мария Петровна была очень веселая, жизнелюбивая и вместе с тем очень скромный человек. И отец влюбился всерьез. <…>

Он сделал предложение Марии Петровне, на что она ответила, что она не верит в его чувства. «Ну хотите, я сейчас же разобьюсь на ваших глазах об этот вот телеграфный столб?» Там какой-то столб стоял. Ну, тут Мария Петровна, конечно, сразу поверила в глубину его чувств (смеются). Но сказала, что она не может принять его предложение без согласия родителей. Для этого необходимо поехать в Нижний Новгород, ибо они живут в Нижнем Новгороде. «Пожалуйста, приезжайте. Вот я на каникулах буду там и буду ждать вас».

Аристарх и Мария Лентуловы с дочерью. Фото из архива М. А. Лентуловой. Пересъемка М. В. Радзишевской

И вот, когда начались каникулы, отец отправился в Нижний Новгород. Приехал и пошел искать адрес, который ему указала Мария Петровна. Спросил улицу — нашел. Теперь дом. Номер дома не видит что-то. Спрашивает каких-то прохожих. Они спрашивают: «А вам кого нужно?» — «Мне? Рукиных. Они должны жить вот в этом доме, но я как-то не знаю где». — «Как жить в этом доме? Это их дом. Вы знаете, кто такие Рукины? Рукин — это же у нас директор акционерного общества “Волга”. Это крупнейший купец первой гильдии». А-а, боже мой! Отец ничего этого не знал. Его просто, как он рассказывал, чуть удар не хватил.

Он был в каком-то простом пиджачке, не очень приглядный вид у него был, скромного такого студента. Он просто был ошеломлен и не знал, что делать. Решил ехать обратно. Но любовь-то все-таки побеждает (смеется).

И тогда он придумал такую вещь. Это сам Лентулов любил рассказывать. Он пошел в театр, в мастерские. А так как он был человек очень общительный, хорошей наружности, то он сразу пленил там всех девушек, которые шили какие-то наряды, платья в костюмерной. И они обещали ему помочь. «Ничего не бойтесь, только обязательно верните нам все обратно, мы вам верим. Вот мы вам дадим фрак, манишку, перчатки — и идите делать предложение, — говорят. — Вы совершенно правильно пришли к нам». Одним словом, они его обрядили. На оставшиеся деньги, какие у него были на дорогу, он купил букет роз. И отправился по этому адресу. Дрожа весь, нажал звонок. Какая-то горничная, очевидно, открыла дверь, и вдруг высыпали все сестры и братья.

Тейдер: Их много было?

Лентулова: Восемь человек с Марией Петровной вместе. Все они высыпали ему навстречу. Ахи, вздохи, восторги. Он произвел на всех прекрасное впечатление, на молодежь.

Когда он вошел в дом, в залу, его вызвал хозяин дома, отец, к себе, посмотрел на него удивленно и спросил: «А вы кто такой, молодой человек?» — «Я — художник». — «Как художник? Просто так — художник? И больше ничего?» — «Больше ничего». — «Ну знаете что, молодой человек, чтобы ноги вашей больше здесь не было. Чтобы я вас больше здесь не видел, понятно?» «Понятно», — сказал бедный Аристарх Васильевич и ретировался. Когда ответ отца услышали все домочадцы, они начали плакать, с Марией Петровной обморок. И так ни с чем вернулся в театр Аристарх Васильевич, и фрак уже как-то так обмяк на нем, и все это уже не так выглядело, и сам он был очень печальный и несчастный. Так и уехал он ни с чем.

А. Лентулов. Автопортрет с женой. Париж. 1911–1912. Третьяковская галерея

Но Мария Петровна была не из тех. Несмотря на свой серьезный характер, она была… может, просто сильно влюбленной женщиной: как всякая женщина, она начала что-то предпринимать. Она написала отцу записку, что ее срочно отправляют на юг с теткой, по-моему, в Ялту, чтобы она пришла в себя, и туда же посылается за ней следом ее жених. А был у них, оказывается, уже какой-то намечен жених. Звали его Аполлинарий. Вот это я запомнила (смеется). Из богатого какого-то рода. И вот, пока Аполлинарий шил себе южные костюмы, покупал ракетки и прочее, Лентулов сел в третий класс и был в Ялте. После этого <…> домой не вернулась уже Мария Петровна, а приехали они в Москву и здесь обвенчались без согласия родителей. И после этого Мария Петровна была лишена наследства.

Но надо еще сказать, что управляющий их делами любил Марию Петровну <…> и сказал, что она может снять квартирку недорого, купить дешевую мебель, чтобы счета были небольшие, и он сможет тогда их провести по счету незаметно. Что они и сделали. Когда он взял эту квартиру в Большом Козихинском переулке, то действительно купили они с мамой железные две кровати, дешевую очень мебель, над которой потом посмеивался сам Аристарх Васильевич. На кухне был деревянный стол, сколоченный кем-то очень просто, и ковер купили (смеется). Вот и все. И эти счета провел управляющий.

<…> Маме действительно ничего не досталось. Но ей не нужно было этого ничего, совершенно не нужно. Вот это человек был, который действительно ни в чем никогда не нуждался, ничего не хотел из таких бытовых богатств: ей нужны были только Аристарх Васильевич и его искусство.

И надо сказать, что он нежно любил мать всю жизнь. И писал ее вначале, и она разрешала делать с собой что угодно. Ведь для того времени вдруг получить такой портрет — это же надо что-то уже понимать. И она от природы понимала живопись. Когда-то даже говорил (и она гордилась этим) Петр Петрович Кончаловский: «Надо позвать Марию Петровну. Я верю тому, что она мне скажет». И мама очень этим гордилась, всегда говорила: «Петр Петрович всегда со мной советовался». И действительно: она разрешала с собой делать что хочешь. Это очень важно было для художника.

Скрябин, церковный хор, цветомузыка и проверка картин звуком

Тейдер: Когда вы писали о скрябинских вечерах, о том, как Скрябин пытался выяснить у художников аналогии цветомузыки, папа не рассказывал вам подробно какие-то…

Лентулова: Нет. Понимаете, я тоже еще была маленькой сравнительно, но помню только, что отец был полон впечатлениями от этого, и занимала его эта история с цветомузыкой, и он играл нам на инструментах: на рояле по слуху играл — он и на гитаре играл, но это, видно, на рояле — и на нас тоже старался проверить эти законы. Ну и так же: то получалось, то не получалось. Он пришел к мысли, что это существует, но еще не разгадано, как и что. Очевидно, это очень субъективно каждый воспринимает. Но, конечно, можно понять, что мажорные, минорные вещи, темные, светлые… Но чтобы цвет точно соответствовал каждой ноте — такого, видно, закона нет.

Но тем не менее ему предложили ставить «Прометея» — именно ставить, потому что он одевал оркестр также в костюмы. Он им блузы какие-то шил на манер средневековых и береты. Одел оркестр, и, кроме того, он освещал этот занавес по ходу действия прожекторами, заранее написав партитуру. Я даже не знаю, использовал ли он какие-то заметки Скрябина по этому поводу или это уже просто лентуловская была партитура, но это был первый концерт цветомузыки. И Куприн об этом пишет — что на него произвело очень сильное впечатление, что это было необычайно эффектное зрелище и что Лентулов понимает Скрябина, как записал Куприн, сам музыкант.

А. Лентулов. Автопортрет со скрипкой. 1919

Тейдер: А Куприн музыкант был, да?

Лентулова: Да. <…> У <Лентулова> специального образования не было, он был сыном сельского священника, очень бедного. Он родился в деревне Ворона (так она называлась), и сейчас в Пензе открыли музей Лентулова и обещали мне эту деревню показать, но сказали, что там ничего не осталось, кроме церквушки, где есть запись, что у Василия Лентулова родился сын Аристарх. <…> У матери было четверо детей, отец — четвертый; два года ему было, когда умер отец, и они переехали в Пензу с матерью, видно, к каким-то родственникам тоже духовного звания, потому что отец прислуживал в церкви и пел в хоре. И отсюда у него эта любовь к иконам, к русским фрескам церковным и к русской архитектуре, особенно церковной.

Тейдер: Он был верующим, как вы думаете?

Лентулова: Нет. Вот самое интересное, что я не знаю, что там творилось в самой глубине души, может быть, под конец жизни… Но он никогда не соблюдал никаких церковных обычаев, не бывал в церкви, кроме духовных концертов уже после революции. Тогда он меня водил на духовные концерты специальные. У Василия Кесарийского они были, это я помню. А так церковных обрядов — нет. И после революции и пасху мы, и куличи… мама пекла к Первому мая, на Первое мая это было (усмехается).

Тейдер: А мама тоже не соблюдала?

Лентулова: А мама старообрядка сама-то, ну и тоже никогда ничего такого у нас не было. <…> Иконы у нас остались от Марии Петровны, от их, видно, молельни, потому что они-то старообрядцы были. Лучшие иконы после войны мама вынуждена была продать.

А потом, когда отец стал работать в театре… С Таировым они поставили «Демона» Рубинштейна, потом он поставил «Сказки Гофмана» с братом Комиссаржевской. Об этом спектакле очень хорошо Ильинский написал, что это один из лучших спектаклей в числе десяти, которые он за свою жизнь видел, и что декорации Лентулова были абсолютно гофмановские; в общем, очень хвалит этот спектакль. Потом «Сильву» ставил. Ада Ребонэ некая пела, тогда известная какая-то примадонна.

И все эти вещи он пел наизусть, любое место мог петь, все знал наизусть. И, кроме того, пел Чайковского — «Евгения Онегина», из «Пиковой дамы»; пел из «Кармен». Вообще репертуар, как я на вечере рассказывала тоже, у него был очень обширный, позавидовали бы любой бас, любой баритон и тенор, потому что он пел на все голоса, включая женские. Он мог партию Лизы петь, партию Кармен. Он пел Ленского и Онегина, в «Пиковой даме» Германа пел и женские партии. Потом, он пел очень много романсов русских, очень любил, особенно «Не искушай…». И, как мне сказала Екатерина Михайловна Бабочкина недавно, когда он жил в Ленинграде и ставил с Бабочкиным одну вещь — «Кубанцы» называлась вещь эта, после войны уже они ставили с Борисом Андреевичем, — то после обеда они обязательно на два голоса пели «Не искушай…», обязательно (смеются). <…> Очень любил арию Надира, и самое интересное, что он пел во время работы. Если работа хорошо шла, он начинал петь и выбирал соответственно своему настроению репертуар. А когда поработает-поработает, попоет, потом кричит: «Мари, чай!» (смеются). И Мари ему чай дает.

А. Лентулов. Портрет Лентуловой с концертино

Тейдер: А мама тоже была музыкальной?

Лентулова: Нет, мама не очень. <…> Она любила, она даже играла по нотам, но такого слуха не было. Отец все играл на слух, а потом, в конце жизни, ему вдруг захотелось выучить по нотам что-то, и он выучил по нотам, пальцы так как-то коряво переставлял, а потом наизусть это все играл уже — то, что он выучил. Это доставляло ему большое удовольствие: «Баркарола» Чайковского, потом он вальс Шопена выучил и потом «Не засмеяться ль нам, пока не обагрилася рука…» — вот это место из «Евгения Онегина» он наизусть играл и пел, очень любил это место <…>

А потом, если кто-нибудь приходил, кто играет, особенно у меня подруга хорошо играла на рояле, он всегда ее заставлял садиться играть. Выставлял все свои картины и проверял их музыкой. Я говорю: как лакмусовой бумажкой проверяют состав, так он проверял картины на музыку. Потом делал какие-то исправления. Он смотрел их, и как-то под музыку он что-то открывал для себя, видел. Это очень интересно. <…> Он очень любил колокольный звон, и они всегда звонили во все колокола, что называется, с Кончаловским и, по-моему, с Куприным.

Тейдер: Как звонили?

Лентулова: Они ходили в церкви, особенно в подмосковные (в Москве-то они, наверное, не решались), и там просили за какую-то мзду пустить их на колокольню и разрешить им позвонить. Это доставляло им великое наслаждение. Это было, наверное, не совсем впопад, но очень интересно: с маленькими колоколами и с большими устраивали такие симфонии. <…> И вот результат вам — «Звон» в 1915 году. Понимаете? Когда он звук хочет передать живописью. Причем знаете, что интересно? Когда вечер был устроен, на экран проецировалось изображение «Звона». И пианист сел за рояль и стал играть Мусоргского — «Колокола». <…> И, вы знаете, получилось полное ощущение, что качается и звонит эта самая колокольня.

Художник солнца

(Марианна Аристарховна показывает картины Лентулова и комментирует.)

Тейдер: Давайте я вам помогу.

Лентулова: Я говорю, что после того, как Лентулов вернулся из Парижа с желанием работать, работать и работать, он, познакомившись с новейшими течениями того времени в Париже, побывав в Италии и воочию увидев все шедевры итальянской живописи, написал о том, что мы — пигмеи в сравнении с ними, но все-таки желание работать у него не иссякло. И, приехав в Москву, он написал целый ряд очень русских замечательных вещей — таких, как «Москва в 1913 году», «Василий Блаженный», «Звон», ряд монастырей и церквей, Нижний Новгород, Кремль, «У Иверской». И в 1915 году — одна из таких тоже очень русских вещей… Это «Автопортрет», который один искусствовед как-то не так понял, поэтому мне хочется немножко сказать о нем.

А. Лентулов. У Иверской. 1916

Во-первых, это «Бубновый валет», ибо я считаю, что Лентулов не врет, когда говорит, что название это в первый раз выпалил он случайно, потом сразу от него отказался, но Ларионов это подхватил и так это утвердилось. С одной стороны, это абсолютно русское произведение, он здесь как бы русский богатырь. А с другой стороны, здесь есть какие-то элементы усвоенных им приемов того времени: вот эта тень сбоку, видите? Вот эта окружность со звездами.

Тейдер: Какая-то вселенская…

Лентулова: Здесь что-то вселенское еще, кроме того, есть. Очень многослойный такой. Себе он устроил такой нимб в виде солнца на голове…

Тейдер: Вот тогда уже солнце появилось.

Лентулова: Да, он как-то тогда уже знал, что он — художник солнца, и потом так его и стали называть, даже фильм о нем назван «Художник солнца Аристарх Лентулов». Потом, на нем какой-то кафтан русский надет. Он плоскостной. Это уже идет от икон, которые он очень любил; он знал эту иконную живопись и фрески русские очень хорошо, да? А рука лиловая с зелеными, эпатирующими, так сказать, ногтями — это признак того времени. Здесь очень много всего сочетается. И вот это веселое лицо русского богатыря очень впечатляет. Причем оно не плоскостное. Вся вещь плоскостная, а лицо выпуклое. В общем, вот эта вещь — я ее очень люблю.

А. Лентулов. Автопортрет. La Grand Peintre. 1915

Тейдер: И вот этот орнамент — он очень хороший.

Лентулова: Орнамент, звезды, понимаете, звезды на небе. Какое-то сознание своей роли в искусстве. И знаете, что Лентулов сказал в своих воспоминаниях? «Недолго существовал “Бубновый валет”, но написал яркую страницу в истории русской живописи». Значит, он уже понимал значение «Бубнового валета». И здесь он его как-то и подчеркнул. Тут и наклейки золотом есть, и золотые звезды.

Тейдер: Да, и такие молодость и мощь.

Лентулова: И мощь, и молодость. Вот эта молодая кровь… Откуда, в общем, и название-то пошло: молодая кровь — бубновый валет. Гадали по-русски на бубнового валета, это был молодой человек, на него гадали. Я люблю, когда «бубновые валеты», а не «бубнововалетцы» (смеются).

Источник: colta.ru