«10 сентября 2019 года с 8 часов 30 минут в Ижевске Альберт Разин стоял в одиночном пикете перед зданием Государственного совета Удмуртской Республики, протестуя против исчезновения удмуртского языка. Разин держал в руках два плаката на русском языке. Один из плакатов был с цитатой дагестанского поэта Расула Гамзатова: “И если завтра мой язык исчезнет, то я готов сегодня умереть!”. На втором было написано: “Есть ли у меня Отечество?”. Рядом с ним на площади перед Госсоветом находились активисты и единомышленники, которые <…> раздавали шедшим на сессию депутатам местного парламента листовки с текстом “Удмуртский этнос исчезает. В ваших силах спасти его!”.
В 9 часов 45 минут Разин облил себя бензином и устроил акт самосожжения. Альберт Разин получил ожоги более 90% тела, был госпитализирован в тяжелом состоянии в ожоговое отделение Первой республиканской клинической больницы. В 14 часов 20 минут Разин скончался в реанимации».
Википедия
Как сообщает «КП Ижевск», 10 сентября около 8:30 утра по местному времени у Госсовета Удмуртии собрались три активиста с плакатами в защиту удмуртского языка. Одним из них был 79-летний Альберт Разин — кандидат философских наук, доцент Удмуртского государственного университета; он выступал за обязательное изучение удмуртского языка в школах. На пикете утром 10 сентября он записал спокойное видеообращение с изложением своей позиции, после чего сказал соратникам, что «пойдет отдохнет». «Примерно через пятнадцать минут, когда я обернулся на него, он уже весь горел», — цитирует газета друга Разина Петра. Ученый горел молча, не произнося ни слова: пытались тушить, один огнетушитель заело. «По словам источников в Госсовете Удмуртии, мужчина неоднократно приходил к ним и в министерство национальной политики республики с неадекватными требованиями по части сохранения удмуртского народа». Разин считал, что удмуртскую культуру пора спасать, что сегодня «продолжается сталинская политика русификации».
От Удмуртии не так далеко по российским меркам расположено еще несколько национальных республик: Башкортостан, Татарстан, Чувашия. Выделяется Татарстан: хотя бы тем, что глава республики зовется президентом (главы остальных субъектов РФ не имеют права так называться с 2016 года). Здесь есть тысячелетняя красавица-Казань, Волга, нефть. «В 1994 году, — пишет РБК, — Татарстан стал первым регионом, с которым был заключен договор о разграничении полномочий (с Российской Федерацией. — А.С.), и до сегодняшнего дня оставался последним субъектом, у которого такой договор был. В первом документе республика получала экономические преференции — например, право взимать собственные налоги, создать свой Национальный банк, решать вопросы владения, пользования и распоряжения природными ресурсами, которые, согласно договору, являлись “исключительным достоянием и собственностью народа Татарстана”».
Соседние регионы, будь то национальные республики или затесавшаяся между ними Ульяновская область, всегда завидовали Татарстану: там было богаче, сытнее, стабильнее. К этой зависти примешивается более сложная: условный «русский либеральный» дискурс в его «кухонном» виде — сравнение «этой страны» с «цивилизованным миром». Выходцев из Центральной России, как правило, умиляют локальные европейские культурные особенности и то, как трепетно к ним относится местное население. Мы любим рассказывать про итальянцев, демонстративно не говорящих по-английски, одновременно сетуя на необходимость «подтянуть языки, а то я как лох»; в феномене культурной обособленности мы видим вариант чужой, внешней достопримечательности. Отношение к внутрироссийским национальным республикам несопоставимо. С усилением центральной власти уходит их и без того условная автономия. О прямых конфликтах речь не идет, но такие случаи, как самосожжение Альберта Разина, говорят об отчаянии местной интеллигенции, незаметном и часто непонятном из Москвы или Петербурга.
Для благополучного жителя европейской части России Казань и в целом Татарстан — оплот российского ориентализма, умеренно экзотические декорации для поездки с друзьями на майские/ноябрьские/январские, «колонизированная» культура. Однако на фоне отмены обязательного изучения татарского языка в школах (с начала 2018 года) механизмы сохранения идентичности делаются более заметными. Тут Татарстану повезло с местной нефтяной компанией, которая стремится делать активные вложения в поддержку национальной культуры, пусть представления о ней и остаются размытыми.
Артем Стефанов. Теория происхождения нефти. Виды действующей котельной на ул. Белоглазова
© Анастасия Семенович
Эти вложения заметнее всего в нефтяной столице Татарстана — Альметьевске. В небольшом городе за Волгой и Камой «Татнефть» финансирует программу «Сказки о золотых яблоках», которую реализует петербургский Институт исследования стрит-арта. Хочется верить, что исторические, этнографические и антропологические исследования отвратят местную интеллигенцию от пути отчаяния, в конце которого горит факел самосожжения.
Одним из пунктов программы была «эстетизация пространства», для чего кураторы собрали со всего мира художников, выдали им локальный текст города — некую вводную для знакомства с местной культурой — и бросили, вооруженных сюжетами, на пяти-девятиэтажки — покрывать их муралями. Сейчас в Альметьевске (157 310 человек населения) муралей больше двадцати. Часть из них, вероятно, умрет естественной смертью от усердия коммунальщиков, часть будет поддерживаться: городу предлагают прописать регламент по уходу за муралями, внести росписи в паспорта зданий.
С торца дома 80б по улице Герцена смотрит старик — коллаж, иллюзия — суровое лицо из неба, облаков, деревьев. Киевский художник Дима Fatum так изобразил Ризаитдина Фахретдинова — татарского ученого, просветителя и религиозного деятеля XIX—XX веков, настолько влиятельного, что он до смерти в 1936 году оставался муфтием и не был репрессирован. Гонения на его коллег, родных и муфтият начались сразу после его смерти. По смыслу это, пожалуй, самая важная мураль: Фахретдинов родился неподалеку, в деревне Кичучатово, его личность — моральная и ментальная подпорка (как принято считать) оскудевшей в XX веке татарской культуры. Впрочем, у мурали местный житель озвучил мысль: «Вот бы изобразили героев нашей Родины, портреты героев Советского Союза, было бы интересно!» — «Гагарина?» — «Гагарина хотя бы, да!»
Место для сабантуя и виды окрестностей в деревне Кичучатово
© Анастасия Семенович
Первый и главный смысл альметьевских муралей — обозначить идентичность, второй — донести мысль вроде «жить стало лучше» (или вот-вот станет) и лишь третий — эстетической, декоративный. В этом случае заказное искусство — системное, объекты — не самовыражение художников/кураторов, а трансляция ценностей. Не сказать, что системность эта негативно окрашена: татарстанская компания работает с художниками с деликатностью, несвойственной российским заказчикам. Конечная цель, вероятно, — вовлечение местных поклонников первого космонавта в локальный, заботливо сконструированный контекст. Soft power — прием, которого так не хватает в отношениях власти и общества в России. «Мне предложили поверхность, на которой можно высказаться на тему, — рассказывает рязанский художник Александр Демкин, расписавший супермаркет в центре Альметьевска. — Причем в своем городе я больше работаю в заброшенных локациях либо делаю что-то нелегально. Там про меня знают, но не могут никак собраться и сделать что-то нормальное. Как правило, нужны пропагандистские вещи — на тему спорта, науки, всего такого. Но мне это неинтересно, а здесь нет таких жестких рамок. Да, были вводные — тема торговли и элементы местного колорита, но я работаю в своей стилистике. В моем родном городе такое бы совсем не поняли. Тут отнеслись нормально, уважают авторский почерк».
Пейзажи Альметьевска и деталь работы Артема Стефанова «Теория происхождения нефти»
© Анастасия Семенович
Итак, мурали должны рассказывать о татарской культуре, нефтедобыче, обогатившей регион, «возвращать» имена, сюжеты и даже буквы алфавита. Многие обыгрывают нефтяную тему: про первых нефтедобытчиц тут слагали сказки, огромная мураль иллюстрирует происхождение нефти («Теория происхождения нефти» Артема Стефанова). Нефть — кормилица, сетования на «нефтяную иглу» тут явно неуместны. Есть гигантская азбука в картинках: работы иллюстрируют уникальные буквы татарского алфавита (сейчас в основе татарской письменности — кириллица, до 1927 года была арабская вязь). Удалась ли «эстетизация пространства»? Эстетически хочется отметить три мурали: «кровоточащий» торец с алыми птицами итальянского художника Hitnes, гусыню уругвайца Alfa Alfa и «Защитника» греческого мастера Fikos. Hitnes — угрюмый бородач, не готовый общаться с журналистами, его «Зухра» — вереница ярких птиц, похожих не то на цветы, не то на сердечные мышцы. По сюжету сказки трое детей Зухры и она сама обернулись птицами от горя после того, как мать девушки убила ее мужа — подводного Черного змея, Падишаха джиннов. История похлеще «Формы воды»; мураль получилась экспрессивная, с нервом.
Hitnes. Зухра. Alfa Alfa. Гусыня
© Анастасия Семенович
Гусыня уругвайца Alfa Alfa (вернее, женщина с головой гусыни в тюбетейке: в татарской культуре гусыня — традиционная метафора домовитой женщины, чуть позже местные жители выберут ей имя) — самая лаконичная мураль, похожая на татуировку: четкий контур, графичность, читаемость на уровне символа. Впрочем, Alfa Alfa говорит, что его попросили разбавить черно-белый колорит цветами поярче и придется дорисовать несколько градиентных кругов, хотя ему нравится без них. «Защитник» — наверное, самая очевидная заявка на монументальное формирование пространства с доминированием в нем. Плотная композиция, динамика и напряжение, проработанные плоскости — это иллюстрация к сказке «Золотая птица»: герой побеждает дракона. В остальном — есть тонкие образы («Сказка» Рустама Qbic, «Реконструкция неба» иранца Мехди Гадьянлу), есть сугубо повествовательные и декоративные вещи.
Смущает разве что диссонанс цели со средствами реализации. Лучшие образцы альметьевского паблик-арта выполняют задачу, традиционную для монументального искусства, но на дистанции едва ли с ней справятся. Основная претензия лично у меня — не в насаждении посыла извне (руками и головами приглашенных специалистов), а в недолговечности объектов и точечности так называемой эстетизации. Паблик-арт все же растет из стрит-арта, а не из монументального искусства и сохраняет родовые проблемы первого: недолговечность и неготовность вписаться в ансамбль. Мурали огульно шагают по российским городам, зачастую вызывая негативную реакцию. Искренне считаю, что благие намерения татарстанской корпорации достойны более капитальной реализации — мозаик вместо муралей, например. Чего-то по-настоящему монументального. Куратор «Сказок» Полина Еж поясняет, что профессиональные монументалисты «не имеют навыка взаимодействия с реальностью» и часто не готовы креативить: «Нам ведь не нужна здесь “Звенигородская” (станция петербургского метро. — А.С.). Мы давно хотим сделать современную мозаику, но это гораздо сложнее, чем кажется. Школа советской мозаики утрачена, современных авторов с опытом реализации фактически нет — мы довольно много этой темой занимались. К тому же мозаика — это очень дорого, она одна стоит как вся программа». В поисках мозаичистов кураторы встречают портфолио «с бассейнами и ванными».
За уже привлеченных художников немного обидно: петербургские кураторы не верят, что привезенные в Татарстан мастера в состоянии осилить пару книг о местности, чтобы быть в теме.
Я спрашиваю: «Если художники по большей части не имеют отношения к Татарстану и татарскому народу, как их вводили в контекст? Обязали прочитать сборник волшебных сказок?»
— Работа с художником — процесс очень интуитивный. Ведь художник, как правило, не может осилить большой объем текста, который пишет ученый, — отвечает Полина. — Поэтому у нас есть три основных эксперта: Альфрид Бустанов, специалист по старинным рукописям, Гузель Валеева-Сулейманова и Никита Петров. С ними мы решили сделать антропологический отчет, локальный текст города — о том, что люди знают об этом месте. Это 100-страничный отчет, в котором выделены основные истории, важные для жителей города. Именно на этот отчет мы опираемся при выборе темы. Художники не всегда могут его прочитать, мы составляем им некую методичку из визуального ряда. Это достаточно жесткие границы.
В общем, местный культурный код фиксируют «импортные» художники, кураторствует «варяг» — петербургский институт, оценивать успехи рискованно. Во-первых, хотим мы — свидетели глобализации и прочие миллениалы — того или нет, в Татарстане мы имеем дело с особенностями менталитета. Да, в мире без границ слово почти ругательное. Ведь особенности мы любим как рюшечки на туристическом фасаде: сталкиваясь с ними в общении и быту, настойчиво считаем их «пережитками» мест, где еще не приняли «правильные» ценности — то есть «наши». Во-вторых, «Сказки» — это для местных, тех самых людей, «не усвоивших» «наши» ценности. У них, вероятно, другой вкус, другое представление о прекрасном и необходимом. Отличный от «нашего» культурно-исторический бэкграунд. Социально-просветительская часть «Сказок», экскурсии, мастер-классы, освоение родной культуры — для них. А мы со стороны наблюдаем то, чего не позволяем себе, — бережное отношение к своей особости.
Fikos. Защитник. Рустам Qbic. Сказка. Дима Fatum. Портрет Ризаитдина Фахретдинова
© Анастасия Семенович
Один из специалистов, привлеченных в «Сказки», — историк и профессор-ассистент Амстердамского университета Альфрид Бустанов комментирует это явление обтекаемо, но понятно: «Гостям из Центральной России все, что здесь есть, может показаться далеким от российской культуры, очень экзотичными и чуждым. Но исторически это и есть культура и история нашей страны, они у нас общие и состоят из таких символов, как Ризаитдин Фахретдинов. Не в том смысле, что “ого-го, и у нас были примеры не хуже европейских”, а в том смысле, насколько богата, разнообразна наша культура. Поэтому у нас есть о чем поговорить».
— А можно вопрос по поводу богатства культуры? И немного про политику Москвы по отношению к Казани и вообще Татарстану. Как лично вы относитесь, например, к тому, что с начала 2018 года татарский язык в местных школах перестал быть обязательным?
— Я лично думаю, что в наших общих интересах сохранять разнообразие.
— Но ведь все меры сейчас принимаются именно против этого разнообразия.
— Да. Я глубоко убежден, что сила нас как российского общества — если так можно сказать — в том и заключается, что мы разные. Можно пытаться свести все это к единому знаменателю, но реально это будет означать деградацию, а не обогащение.
Татарский — если можно так сказать — национализм в условиях современной РФ обретает форму не отчаянного крика, как в случае Альберта Разина, а тихого удержания неких рубежей и более простой вещи — любви к себе. В августе 2019 года Госсовет Татарстана не поддержал внесенную в Госдуму депутатом от Калужской области инициативу установления 11 ноября памятной даты в честь стояния на реке Угре (1480 год, считается окончанием ордынского ига). Историки из Татарстана заметили, что после тех далеких событий Русь платила ханам, а утверждение даты «вызовет негативные общественно-политические последствия». «Коммерсантъ» приводит реплику директора Института татарской энциклопедии и регионоведения Искандера Гилязова: «Русские будут воспринимать эту дату как день, когда победили татар; татары будут воспринимать как день, когда нас победили русские. Зачем нам сомнительные даты, которые будут нас разъединять?»
Разговор с водителем:
— Вот памятник, это Чехов ваш.
— Почему наш?
— То есть наш, уже общий.
Источник:
