В первых числах июля стало известно, что департамент культуры города не продлил контракт с директором Музея Москвы. Алина Сапрыкина, один из ведущих российских арт-менеджеров, занимала этот пост с 2013 года и успела немало сделать для полного обновления концепции развития музея. Подводя итоги этой шестилетней работы, COLTA.RU расспросила Алину Сапрыкину о найденных и намеченных перспективах, современных проектах, диалоге с разными поколениями аудитории и о возможном синтезе музейного и художественного восприятия.
— Музей Москвы был в вашей работе яркой страницей. Какие проекты, на ваш взгляд, вам больше всего удались за те годы, что вы его возглавляли? Интересно и то, что хотелось реализовать, но по тем или иным причинам не получилось.
— Главное, что удалось, — в самом широком смысле открыть музей людям. Шесть лет назад жизнь Музея Москвы во многом строилась вокруг сохранения и изучения его огромной коллекции (более 1 млн единиц хранения), к сегодняшнему дню наряду с этим направлением и вокруг него открылось еще множество других.
Мы открыли двор Провиантских складов — теперь это одно из самых живых мест в центре: с концертами, перформансами, блошиными рынками и ярмарками еды. Открыли лекторий и детские программы. Центр Гиляровского в Столешниковом. Еще два филиала после ремонта — Музей археологии на Манежной площади и Старый Английский двор на Варварке, после реэкспозиции — Музей истории Лефортова, запустили экскурсионное бюро и ежегодную научную конференцию о городе.
Что еще важно — мы открыли музей для современного искусства, театра и кино. Изменили подход к выставкам, добавив к традиционным для музея историческим экспозициям выставки, если так можно выразиться, об истории современности и культурных героях недавнего прошлого. Сюда приходят со своими проектами лучшие художники сегодняшнего дня, здесь работает совершенно новое поколение кураторов, историков, экскурсоводов. Музей стал живым — и это главный итог последних шести лет.
Фестиваль «Москва будущего» во дворе Провиантских складов: детский праздник и видеопоказ (2014); архитектурный перформанс во дворе (2016); блошиный рынок (2018)
© Музей Москвы
— Чего, на ваш взгляд, не хватает современному российскому музею, если рассматривать его в интернациональном контексте?
— Современным российским музеям при всех их различиях не хватает того же, чего не хватает российским бизнесу, науке и образованию, российскому обществу в целом. Не хватает устойчивости развития, длинного горизонта планирования. Музеи не уверены в завтрашнем дне.
Моя личная история — только малая часть общей нестабильности, но, мне кажется, довольно показательная. Только стало казаться, что наш музей стал популярным, современным, что все идет по нарастающей, столько достигнуто в плане смысловой перезагрузки и модернизации, — и все это закончилось для меня совершенно неожиданно, в один день.
Конечно, я надеюсь, что грядущая сложная и дорогостоящая реконструкция и приспособление зданий Провиантских складов, создание постоянной экспозиции, все те планы, которые мы успели разработать, — все это неизбежно произойдет с той или иной командой. Жаль, что уже без меня.
Аудиовизуальный перформанс «Город будущего» совместно с «Лабораторией 7» на фестивале «Москва будущего» (2014)© Музей Москвы
Если же отвлечься от личной истории — конечно, много чего не хватает. За исключением двух-трех крупнейших музеев — не хватает системной работы с фондами, эндаументами и частными жертвователями. Не хватает современной технологической базы. Не хватает смелости — не в смысле «актуальной повестки», а смелости концептуальной, смелости в формулировании экспозиционных идей. Опять же если не говорить о нескольких столичных музеях-лидерах — не хватает открытости, желания привести в музей самую разную публику и разговаривать с ней разными способами на разных языках.
Но все меняется: сегодня мы говорим об этих недостатках, скорее, с надеждой — путь, который прошли за эти годы Эрмитаж, Третьяковка, Пушкинский, «Гараж», Еврейский музей и многие-многие другие, заставляет верить в то, что эта ситуация может измениться, и она уже очень быстро меняется. И я надеюсь, что Музей Москвы тоже был важной частью этого общего музейного движения.
А. Сапрыкина и Е. Кикодзе с кураторами О. Саркисян, Ю. Лебедевой и архитектором С. Ситаром на выставке «Духовка и нетленка» (2015); выступление балета «Москва» на 120-летии Музея Москвы (2016); Алина Сапрыкина с художниками выставки «РайON.0» (июнь 2019 г.)
© Музей Москвы
— О публике. Сейчас в медиа достаточно тревожных разговоров о конфликте поколений, о миллениалах, которые говорят на другом языке. Расскажите о своем восприятии миллениалов как публики, как музейной аудитории. Мне кажется, вам удалось наладить этот диалог, и интересно понять, какими средствами.
— Мне часто приходится слышать критические суждения о новом поколении, о его уникальных свойствах и различиях по сравнению с нами: дескать, миллениалы — это полностью визуальные люди, они все время глядят в экран, они не склонны к активному действию, но очень быстро и по-другому считывают информацию и так далее.
Наверное, как и всякие суждения о поколениях в целом, эти выводы довольно поверхностны, но ничего не поделаешь, люди так устроены — кажется, что в этих свойствах нового поколения кроется ключ к будущему, поэтому нужно их заранее угадать и правильным образом применить. В случае миллениалов в музее это часто означает «давайте везде поставим экраны, они любят экраны».
Публика на выставке «Урбанизм: город в моем сознании», посвященной граффити-культуре (2014)© Алина Сапрыкина
Возможно, это тоже работает, но мой опыт показывает, что не все так просто. Мне кажется, этому поколению нужна не столько яркая картинка, сколько среда, в которой можно жить. Музей для них — это тоже такая среда: это не просто выставка или событие, а возможность оказаться в своей атмосфере, среди своих. В этом смысле то, что на входе в музей стоит кофейня и она именно такая — по-хорошему простая, похожая на старую московскую квартиру с бабушкиными книгами на полке, — тоже очень важно. Музей как бы создает среду, в которой есть разные поводы для общения, узнавания нового, переживания связанного с Москвой опыта.
И важно, что эта среда — не парадная, не официальная, но такая, в которой, как мне кажется, чувствуется дух Москвы. Живая и честная. Наверное, для миллениалов это тоже важная ценность.
Алина Сапрыкина на фоне центральной инсталляции выставки «Мода и революция» (2017); посетительница выставки «Любимов и время» и иммерсивного спектакля Максима Диденко «Десять дней, которые потрясли мир» (2017); концерт на финисаже выставки «Сны Москвы» (2019)
© Музей Москвы
— Вопрос вдогонку. В современной российской культурной политике так много белых пятен и неисследованных территорий, что многим институциям приходится при обсуждении новых тем двигаться буквально на ощупь. Для меня одна из таких тем — это историческое и культурное пространство советского, которое каждый музей для своего зрителя изобретает заново. В Музее Москвы в период вашего руководства прошло много проектов о разных этапах советской культуры — от революции и оттепели до неформалов 1980-х. Как современному музею стоит, по-вашему, говорить о советском, чтобы быть услышанным разными поколениями? И возможно ли не вызвать этим раздражения у действующей власти?
— Во-первых, нам очень повезло, что в музее в последние годы собрались кураторы и исследователи, которые очень глубоко и под своим углом изучают советский период и советское искусство. Это и Александра Селиванова, и Евгения Кикодзе, и главный хранитель Алина Федорович, и многие другие.
Во-вторых, как мне кажется, нам удалось найти свою интонацию для разговора об этом периоде. Этот разговор для нас связан, в первую очередь, с артефактами советского быта, которые пробуждают почти тактильную память, действуют как такие триггеры активации воспоминаний.
Можно не помнить имя-отчество партийного лидера или то, каким образом колебался курс партии на очередном партсъезде, но пластмассовая игрушка или фарфоровая статуэтка разговаривает с нами почти на подсознательном уровне, так, как не способен говорить никакой учебник истории. Но это еще не все: все эти предметы мы погружаем в контекст современного искусства, показываем их как часть кураторского замысла и дополняем искусством того времени, о котором говорит выставка.
«Ночь в музее — 2018» в Музее Москвы© Музей Москвы
Мне кажется, среди удачных примеров такой работы — выставка «Московская оттепель», где радиоприемники или столовые приборы 1960-х соседствовали с модернистскими архитектурными проектами, футуристическими работами Злотникова и Колейчука и все это было частью кураторской истории — рассказа о том, как менялись взгляды советских людей на жилище, транспорт, пространство страны, ее возможное будущее.
Важно, что этот разговор так или иначе происходит немного в другой плоскости, нежели дискурс власти — который обращает в истории внимание на укрепление или ослабление государства, суверенитета, самобытности. Мы же эту самобытность даже не демонстрируем, а пытаемся прожить изнутри, показать, как менялись ощущение от жизни, атмосфера, настроение, культурные установки.
Что касается отношений с властями: хотите — верьте, хотите — нет, но за все шесть лет к нам не было ни одной претензии по части содержания выставок. От посетителей несколько раз были, от начальства — нет. Впрочем, если говорить о посетителях — благодарностей и теплых слов было просто огромное количество.
Алина Сапрыкина с коллегами на выставке «Азбука музея» (2016); с министром природных ресурсов и экологии С. Донским на открытии Дней Арктики, организованных совместно с Минприроды РФ (2016); во дворе с посетителями музея; с архитекторами Е. Ассом и Н. Явейном
© Музей Москвы
— Последний вопрос касается демократизации музея и его связи с современным искусством. Как вы видите потенциал современного российского искусства в контексте музейной работы? Есть ли в нем ресурс или это, наоборот, жестко очерченное субкультурное пространство и музею нужно как-то самостоятельно находить «своих» художников? Каким бы вы видели наиболее яркое, интересное сотрудничество музея и художника — если бы удалось реализовать такую фантазию на полную катушку?
— С учетом специфики музея для нас современное искусство — это, прежде всего, способ рассказывать о городе. Через работы художников, связанные с Москвой, через кураторские идеи, которые разыгрывают средствами современного искусства те или иные сюжеты московской истории и современности; иногда, как на действующей выставке «РайON.0», — через почти лабораторную групповую работу.
Мы не связаны ни с одним художественным направлением или галереей, для нас важны были лишь яркость и цельность идеи — неважно, были ли это групповые выставки молодых, персональные экспозиции мэтров вроде Файбисовича или Виноградова—Дубосарского или интервенции современных художников в наши тематические выставки. Для нас это возможность рассказать — выразительно на эмоциональном уровне и убедительно на художественном — о темах музея, и для художников, надеюсь, музей стал удачной площадкой для сотрудничества и эксперимента.
Виды экспозиции выставки «Гоголь в Москве» (2019). Куратор – Алина Сапрыкина
© Музей Москвы
Если говорить об идеальной модели — я, наверное, мечтала бы о музейной резиденции, в которой художники могли бы изучать коллекцию музея, делать какие-то вещи на ее основе и с использованием ее элементов. Возвращаясь к предыдущему вопросу — наверное, это было бы особенно уместно в проектах, связанных с советским периодом.
Мне кажется, музей за эти годы занял свое место и на карте современного искусства, и мне очень хотелось бы, чтобы художники продолжали думать о нем как о своем доме, площадке, где их ждут, — а музей, в свою очередь, думал о них.
Источник:
